Friday, March 14, 2008

XLVII. ОДИНОЧЕСТВО & XLVIII. СТРАШНОЕ УБИЙСТВО

Вслед за Батсайханом арестовали еще несколько человек. Все - члены Великого Народного Хурала. Большинство - первые ласточки демократии. Общество было потрясено. Гром, грохотавший глубоко внутри него, становился все слышнее и слышнее. Было ясно, что вулкан вскоре взорвется. Люди разочаровались в новом поколении руководителей, многие поняли, что, отдав им свои голоса на очередных выборах и приведя к государственной власти, допустили ошибку, и теперь опомнились.
- Никого ко мне не пускать. Если будут спрашивать, скажите, куда-то уехал, -приказал Лантав-дарга помощнику и телохранителю, закрываясь в кабинете на ключ. Было тяжело дышать, в груди давило, он развязал галстук и бросил его. Достал из холодильника бутылку виски, налил в стакан и залпом выпил. Внутри опалило огнем, к лицу прилила кровь, в голове стало светлее.
«Лантав, не спеши, не суетись. Не психуй. Семь раз отмерь, один раз отрежь. Еще все не кончилось», - говорил он себе. Лантава не очень волновало то, что Батсайхан и его друзья попали в нехорошую историю. «Безмозглые идиоты. Сколько я им говорил! Решили, что им все можно, вот и влипли. Так им и надо!» - Ругал он их последними словами. Нет, его больше всего тревожило то, что авторитет Великого Народного Хурала и Правительства день ото дня падал, и надо было как-то его спасать. Партийное большинство в Хурале заседало и за закрытыми дверями и за открытыми много дней, но не могло найти приемлемого решения. Депутаты раздражались, спорили, обвиняли друг друга во всех грехах.
«Демократию надо спасти любой ценой. Только бы выстоять до конца выборного срока. Надо продолжить приватизацию и получить оставшиеся куски. Не может быть и речи о каком-то компромиссе в этом вопросе.
На будущих выборах мы можем проиграть. Ну и пусть. Надо только компартии ничего не оставить, кроме стульев и столов. Они попытаются собрать все, что мы разбросали. Но на это нужно время. Пусть четыре года покарячатся. Все равно ничего путного сделать не смогут. Люди в них разочаруются. Будут их обвинять. Тут мы и вынем свой козырной туз. Деньги, имущество - все будет наше. Будем внушать - это не в интересах какой-то группы людей, не в интересах личной выгоды. Это вопрос о судьбе новой Монголии. Вопрос о будущем демократии. Вопрос о продолжении начатых преобразований.
Вот так надо говорить и говорить на всех углах. Пусть у каждого в ушах навязнет. Надо сделать так, чтобы люди поверили. Если неправду тысячу раз повторить, она становится правдой. Эта логика и сегодня действует. Ее надо использовать до конца.
Компартия, конечно, обновилась. Надо признать, что ее молодые руководители работают не хуже наших. Но это только внутри. А в гласности, в обращении к людям им до обновления еще далеко. Они не могут научиться демократии. Не могут освободиться от старых привычек. Все вспоминают коммунизм, страдают по нему. Намерены свернуть с дороги, выбранной Монголией, и повернуть назад. Так надо их критиковать. Надо время от времени передавать дела 37-го года в суд, будоражить общественное мнение. Не мешает и попугать их требованием полного роспуска. Такую работу Батсайхан умел делать здорово. Да и Яримпил тоже. Никого сегодня нет. Их очень не хватает.
Что же делать с Батсайханом и его дружками? Из-за них пострадал авторитет демократического движения, из-за них терпит кризис власть, сформированная им. Как подумаешь об этом, становится гадко, противно, кажется, что простить их никак нельзя. Абсолютно ясно, что если им дать возможность вернуться к власти, авторитет демократии, и так уже смешанный с грязью, пострадает еще больше, и уже не поднимется. Если так рассуждать, Батсайхана следует убрать подальше, так чтобы больше не высовывался. И все же его жаль. Батсайхан, засучив рукава, участвовал в раскрутке самого Лантава, в обеспечении его властью, славой и богатством. Он щедро помогал деньгами, часто не прямо, а окольными путями. Это так, и спорить не надо.
Они всегда были заодно в разных вопросах - что надо сделать для защиты демократии, с кем и как установить связи внутри страны и за границей. Последние 6–7 лет они были близки чрезвычайно, вместе в руках держали власть. Поэтому нельзя его совсем забыть и выбросить, как вошь в огонь. Дистанцирование от Батсайхана и устранение его с политической сцены в настоящий момент и демократии и ему самому принесет мало толку, а спасение - полезно. Никто не говорит, что его когда-нибудь в будущем нельзя будет использовать. Яримпил и многие другие в последние годы один за другим ушли от них, и число верных бойцов не так велико. Это тоже надо учитывать.
Завтра утром надо дать нескольким газетам интервью, в котором раскритиковать Батсайхана и его дружков. Брать взятки, вступать в сговор противоречит принципам демократии. Мы не будем мириться с людьми, допустившими это. Будем твердо бороться. Так надо и сказать. Настроение общества надо иногда успокаивать. Это то же, что играть в шахматы. Если увидишь правильный ход, победа будет за тобой. В шахматах почти не бывает безвыходного положения. Нужно только видеть вперед. Сейчас на первых ходах Батсайханом необходимо пожертвовать. Другого выхода нет. А следующим ходом за съеденную пешку можно взять и ферзя.
Это Батсайхану будет удар, но он должен понять. Можно и погибнуть ради великого дела. Совершенно то же самое сделал сам Батсайхан с Яримпилом. И все-таки они хоть и не стали друзьями «не разлей вода», но и не поссорились навеки.
Но и это еще не все. Совершенно ясно, что, даже отдав Батсайхана и его парней, он не спасет своего имени. Люди устали, очень устали. Монголия стоит перед лицом бедности и голода. Желтая пресса шумит, что у нас появилась траншейная республика, и это правда. Безработица, бедность распространяются, как степной пожар. Старики, пенсионеры раздавлены. Национальное производство почти остановилось. Монголия стала зависимой от иностранной продукции. Иностранцы, прикрываясь именами монголов, борются за последние экономические высоты Монголии. Бюджетники еле сводят концы с концами. Зарплату им платят с опозданием. Коммерческие банки один за другим банкротятся, деньги переходят из рук в руки, крутясь среди ограниченного числа людей. Это правда, от которой никуда не уйти. Что же делать? Как следует поступить?» Лантав глубоко задумался. В его голове теснились разные мысли. Все было неисполнимо. Вдруг одна мысль показалась правильной, он вздрогнул и поднял голову. Попытался взять себя в руки и успокоиться. Кто же? - думал он лихорадочно. В книгах, которые он читал, в разговорах с иностранными советниками, такая идея иногда вылезала наружу. Друзья из КГБ тоже иногда говорили о чем-то подобном.
«Демократия и свобода человека - самое ценное на этой земле. Для того чтобы сохранить и защитить их, можно пойти на что угодно. История вас простит, и даже оценит». Так говорил один уважаемый консультант из-за океана, когда они сидели вдвоем за ужином и болтали о разном. Лантав это вспомнил сейчас. Не только мы, но и иностранные граждане, наши друзья волнуются о демократии в Монголии. Этого нельзя допускать. Нельзя терять время. Надо быстро действовать. Лантав решительно поднялся.
Он подумал, с кем и как посоветоваться об этом. Лица многих прошли перед глазами. Лантав не верил никому из них. Снова подумалось - был бы с ним Батсайхан… Лантав понял, что он совершенно один и растерялся. «Ладно, успокойся, - сказал он себе. - Не надо суетиться. Главное, не падать духом». Он налил в стакан еще виски с 12 звездами и стал пить маленькими глотками. «В ближайшее время надо съездить кое-куда за границу. Встретиться с людьми. Кстати, и зеленые надо положить в надежное место. Днем и ночью, утром и вечером нельзя работать только на дядю. У меня тоже есть личная жизнь. Надо быть всегда готовым, если ситуация станет совсем никудышной, взять чемодан и дать деру. Ну, да ладно, до этого еще далеко. Так просто мы вам не отдадимся. Еще есть время. Лантав семь раз упадет, а на восьмой поднимется. Посмотрите. Людей, которые поддержат, много. Целая страна за меня», - шептал он себе. Но рядом не было ни одного товарища. Он понимал, что одинок, и его охватила горечь.

XLVIII. СТРАШНОЕ УБИЙСТВО

- Хозяин, я убил его!
Голос мальчишки на том конце трубки срывался от радости. На мрачном лице Яримпила на секунду заиграла довольная усмешка, но в тот же момент исчезла. Он не ответил. Разъединил трубку. Только сейчас понял, как устал. Снял кожаные перчатки, кинул их на стол, налил из хрустального графина холодной воды и выпил залпом. Хотелось глубоко вздохнуть.
В новогодних номерах газет наступившего нового века на первых полосах была помещена фотография четырнадцатилетнего подростка, под которой описано страшное убийство, которое он совершил. В некоторых газетах была напечатана и фотография трупа Безухого, распластавшегося на полу. Заголовки кричали. «Такого не было в ХХ веке», «Убийство века», «Куда мы идем, монголы?» «После убийства Санжаасурэнгийн Зорига подобного преступления не было», «Дети или убийцы?» Немедленно появились критические статьи, писавшие о том, что судьба детей сирот находится за пределами внимания общества, что дети, выросшие в условиях демократии, стали самостоятельнее взрослых, что траншейные дети, которые появились в 90-е годы, объявили обществу войну.
В газете «Монгольские национальные новости» появилось журналистское расследование, озаглавленное «Наше общество: порочность и никчемность». Люди расхватывали номер. Газета писала следующее.
У женщины по имени Отгон был единственный сын. Сирота, он не знал своего отца. Мать никогда не говорила сыну, кто он. Скрывала этот факт твердо. В детском саду и в школе дети дразнили мальчика, называя безотцовщиной, безродным, не дружили с ним, сторонились. Поэтому Яримпил - так его звали - вырос нелюдимым, угрюмым. Он никогда не жалел людей. Вырос в ненависти к другим. С детства своенравный, он все годы настойчиво разыскивал своего отца. От кого-то наконец узнал, что его отец - некий Бадарч по прозвищу Безухий. Матерый вор, который сидел в тюрьме. За год до выхода Бадарча на свободу сын написал ему письмо. Так отец и сын познакомились заочно. После этого они каким-то образом поддерживали отношения. Удивительно, но мать Отгон не догадывалась об этом. Выйдя из тюрьмы, Безухий поспешил встретиться с сыном. Парень поставил ему несколько жестких условий. Они не увидятся до 31 декабря 1999 года. Отец должен сделать ему подарок. И не простой. Мальчик попросил принести ему игрушку, украшенную резьбой, в виде дикого козла, козы и козленка. Безухий, чтобы выполнить просьбу сына, разыскивал умелых резчиков по дереву. Это стало известно следственным органам.
Все человечество взволнованно ждало наступления нового века. На столах пестрели всеми цветами конфеты, другие сласти, люди ждали момента, когда можно будет открыть шампанское. И в Монголии было так же. Все желали счастья друг другу и считали секунды, когда вступят в новый век. Ждала и Отгон. Она вышла на кухню, чтобы принести только что поспевшие бозы. В это мгновенье открылась дверь, и на пороге появился отец мальчика. По-видимому, Яримпил сам открыл ему дверь. Когда мужчина наклонился, чтобы поцеловать непослушного мальчишку, державшего в руках игрушечный пистолет, этот пистолет выстрелил. Безухий, не сказав ни слова, упал замертво. Мальчик убежал в свою комнату и запер дверь. На пороге XXI века везде стреляло шампанское, а в одном районе столицы выстрелил пистолет. В радостном шуме, в песнях и музыке этот выстрел был не очень слышен. Но там погиб человек.
Так встретила эта семья новый год и новый век. Своенравного подростка сразу арестовали и допросили, но он не дал сколько-нибудь внятных объяснений. «Я его ненавижу. Рад, что не промахнулся. Отомстил за мать». Вот и все его показания. Откуда взял пистолет, не сказал. Если не усилить контроль за огнестрельным оружием, это может оказаться не последним убийством. Самое печальное, что сегодня дети с удовольствием вступают в преступный мир, несовершеннолетние без раздумья стреляют в своих отцов. Это страшно! «Убийство века», «Такого никогда не было». Политики с умным видом болтают и пустословят. Но они растеряны и не понимают, как это произошло, в чем причина такого рода поступков. Господа! А не мы ли с вами в течение последнего десятилетия своей деятельностью подготовили почву для этого, не мы ли сами создали благоприятную среду для подобных преступлений? Теперь, когда созрели плоды, что же мы испугались, удивились, делаем вид, что не понимаем причин? Вот это и есть настоящие порочность и никчемность нашей жизни. Так писала газета.
Яримпил дочитал до конца статью, прошептал себе под нос: «молодец!» Он был доволен. Его десятилетний труд по воспитанию мальчика не прошел даром. Хозяин знал, что никто не дождется от этого парня ни одного слова. Вот где чудо воспитания! Такого можно добиться, только если берешь человека ребенком, а собаку щенком. Если хочешь иметь верного раба, надо начинать с младенчества. «Не бойся, мой мальчик! - шептал он. - Я тебя вытащу из этого ада. Пока я буду ходить по этой земле, ты будешь моей тенью. Я тебя не обижу». - Он по-настоящему гордился им.
Кто-то громко заколотил в дверь, прервав его мысли. «Кто это так бесстрашно бьется в дверь? Никто не может знать, что я здесь. Кто-то, наверное, ошибся», - Яримпил не сдвинулся с места. Стук раздался вновь. - «Этот человек точно знает, что здесь кто-то есть». Яримпил нехотя поднялся и подошел к двери. Нажал кнопку в коридоре, и на экране компьютера появилась заплаканная Отгон с растрепанными волосами. Яримпил не поверил своим глазам.
- Яримпил, открой! Я знаю, что ты здесь. Открой двери, мне надо с тобой поговорить. - Отгон и просила и требовала.
Яримпил некоторое время стоял, не отвечая. Что это? Его холодное, железное сердце, которое никогда не трепетало, вдруг вздрогнуло и заколотилось. Он взял себя в руки. Даже рассердился на себя.
- Открывай! Чего ты ждешь? - Сквозь зубы крикнула Отгон. Ее черные, как смоль, волосы побелели, будто на них упал утренний иней. Яримпил понял, что она не уйдет отсюда, пока не добьется своего. Он открыл двери.
Их глаза встретились. В них не было ничего от мягкости и нежности взглядов любивших когда-то друг друга людей. Отгон смотрела на него с беспредельной ненавистью и отвращением. Яримпил не дрогнул, не пал на колени. Он не отвел холодных равнодушных глаз. Если бы кто-то увидел сейчас Яримпила, то сказал бы, что это застывшая статуя из камня. Прошло несколько минут. Отгон прервала мертвую тишину.
- Зачем тебе надо было лишать его жизни, использовав для этого его же сына? Зачем? Почему сам не убил? Это же кусочек моих костей, моей плоти. Тебе он может казаться ужасным и гадким. А мне нет! Да. Тебе может, а мне нет! Яримпил, ты понимаешь это? Мне-то нет! Это ведь единственный мой сын. Зачем ты отнял его у меня?
Отгон сползла на пол и зарыдала. Ее плечи, подбородок сотрясались, тело горело, как в огне.
- Отгон, что ты говоришь такое? - Лицо у Яримпила потемнело от гнева. Он в ярости закричал: - Кто отнимает? Чем ты можешь доказать это?
Отгон, услышав эти слова, перестала плакать и поднялась. Ее глаза горели, волосы были растрепаны, она напоминала волчицу. Скрипнув зубами и брызгая слюной, пошла вперед. Яримпил непроизвольно отступил. Перед ним была не милая Отгон, которую он любил когда-то, а настоящая демоница, ведьма. Отгон сделала еще один шаг.
- Яримпил, посмотри на меня! Не отводи глаз. Я знаю. Я ни одному человеку в этом мире, кроме тебя, не говорила, что мальчик - сын Бадарча. Понял? Никому! Я и от себя скрывала. Слышишь ты, Яримпил? И от себя скрывала!
Какое у тебя каменное сердце и ледяная душа? В чем виноват этот младенец? Зачем ты его сделал тюремной грязью? Ведь он же только начал жить, совсем мальчик, младенец… - Отгон снова заплакала. Яримпил удивился, неужели у одного человека может быть столько слез.
Сердце Отгон колотилось, как бешенное, казалось, оно вырвется сейчас из груди. Она была в отчаянии. Ее обида на Яримпила была безграничной. Никогда не думала, что может произойти такое. Зачем теперь жить? Бессмысленно. Ей казалось, что ранив ее когда-то, Яримпил теперь полоснул ножом по сердцу и убил заживо. Отгон дико закричала:
- Яримпил, убей меня! Я не смогу жить дальше! Убей же, ну убей! - Она стала рвать на груди ворот и наседать на него. Яримпил отступил и посмотрел на нее со страхом. Голос его задрожал:
- Отгон, перестань. Я прошу тебя. Прекрати же!
Отгон громко засмеялась:
- Посмотрите, он боится меня! Ха-ха! Боится, боится, ну посмотрите же! А еще хочет убить моего сына! Это мой сын! Понял? Мой сын! Не твой ребенок, а мой ребенок! Я не дам тебе его убить. Сама убью. Да, я сама его убью! - Отгон перестала хохотать и вдруг запела.
Никто не заметил, сколько прошло времени. Отгон кричала, пела, плакала, потом, как будто его не было здесь, хлопнула дверью, и ушла, покачиваясь. На лестничной площадке слышался голос поющей Отгон.
Золотое колечко ценою в цэн,
Перестало держаться на пальце.
Вспоминаю о тебе, уехавшем далеко,
Скоро иссохнет вся грудь моя.
Высокую каурую лошадку с мелкой рысью
Выдержу, чтобы была выносливой.
Тебя, родившегося безупречным,
Отпущу, чтобы отдохнул ты.
Как солнышко блеснет между туч,
Так и молодость моя промелькнула.
Она пела, смешивая разные песни, выла и кричала. Это ужасное пение, разрывавшее душу, вскоре затихло. Кажется, она спустилась по лестнице. Люди смотрели на нее с омерзением, сторонились, как от горькой пьяницы, весело погулявшей в новогоднюю ночь.
Яримпил резко захлопнул дверь, быстро запер ее изнутри. Его руки дрожали. Ему и в голову не пришло пойти за Отгон. Хотелось немедленно остаться одному в темноте. После прихода Отгон он не выходил из дома целую неделю. Ни с кем не встречался, не говорил. Не читал газет. Не включал телевизора. Не слушал радио. По телефону приказал сослуживцам его не тревожить, так как он занят чрезвычайно важной работой. Поэтому не узнал, что мать подростка, учинившего «убийство века», Отгон, не сумела преодолеть страшного удара, сошла с ума и была доставлена в психическую больницу «Желтые скалы».
Единственным, кто понял эту страшную весть, был Ло.Нямжав-гуай. То, что Отгон сошла с ума, что ее сын убил своего отца, было покрыто странной тайной. Он надеялся, что Яримпил скажет что-то по этому поводу, но тот молчал, как будто ничего не случилось. Это не нравилось старику. В последнее время он все меньше понимал Яримпила. Он работал с ним в одной фирме, был ему самым близким человеком, но давно перестал понимать своего молодого хозяина. Яримпил становился все более нелюдимым, молчаливым, превращался в холодного черствого человека, похожего на весеннее серое небо.
Пораскинув умом, Ло.Нямжав-гуай сказал Яримпилу:
- Я уже стар, здоровье часто подводит. Нужно быть поближе к городским врачам. Думал, будет лучше на природе, да не вышло. Выйду-ка я не пенсию. Ты уж дальше сам воюй.
Старик рассчитывал, что Яримпил удивится, попросит его продолжить работу. Но тот среагировал по-другому.
- Решайте сами. Я заставлять не могу. - И больше ничего.
Нескладный худой парень, сидевший с ним в тюрьме, навсегда исчез. От него не осталось ничего. Ло.Нямжав-гуаю иногда казалось, что в старую оболочку поместили совершенно другого человека, которого он никогда не видел раньше. Старик спешил убежать от него.

No comments: